Конвейер любви. История к 8 Марта

Это центр Москвы. Кафе – сетевое. Именно мультифицирование некоего претендующего на популярность (с которой в наше время широкие круги населения отождествляют престиж) шаблона как нельзя лучше выражает дух нашей эпохи. Вдумайтесь: каков оксиморон! Популярный престиж… Ну, не такой, конечно, «популярный», как Мак-Дональдс – это этап, пройденный еще в отроческие годы, когда на него тратятся подростковые сбережения или крохи студенческого «стипуна». (Я имею в виду прежде всего весьма «демократические» слои населения; впрочем, вкус к такой «популярности» определяется непритязательностью вкуса – подчас не более, в смысле не только социальным статусом.)

Итак, это не Мак-Дональдс. Таких местечек, где пирожное с чашечкой довольно посредственного кофе вам обойдется в пятихатку, по Москве много. Даже на Старом Арбате их несколько штук в непосредственной близости друг от друга.

Вот в одном из них, допустим, я и сижу. Вынюхиваю дух времени. По случаю 8 Марта – здесь вавилонское столпотворение. Персонал в мыле, но радуется жизни, благословляя, подозреваю, Клару Цеткин и Розу Люксембург: молодцы, девчонки, дали заведению возможность срубить хороший куш. В зале в данный момент только парочки – по крайней мере бросается в глаза их подавляющее преобладание над прочей фауной (типа меня, персонала и тараканов).

Персонал. Парень как с обложки гламурного журнала. Аполлон индустриальной эпохи. Радует даже мой скептически настроенный по отношению к аполлонам и индустриям глаз своей иберийской кучерявостью, стильно заостренной бородкой и рельефным торсом, что заметно даже под рубашкой его униформы. Другой – тоже стильный, со стрижкой каре, меньше мускулов, но больше сексуальности, которую мужской природе, по мне, сообщает именно некоторая «кошачесть». Вдруг поблизости раздается возглас, что в зале много посуды. Из-за шторки, отделяющей внутренность заведения от зала для посетителей, появляется совершенно другой типаж. Его, по-видимому, менеджер по персоналу показывать посетителям вовсе не склонен. Много людей. Они много и вкусно едят, при этом еще и жизнерадостно общаются... Их еле успевают обслуживать, убирать и мыть за ними посуду. В пересчете на его заработок они все равно поглощают мало…

Прямо по курсу передо мной пара. Мужик, похожий на IT-шника: длинный, с длинным худым хвостом, в очках. Его девушка, в малиновом свитере, выдержана в непритязательном стиле - это непритязательность, которую может позволить себе хорошее качество, от по-детски гладкой кожи, естественных завитушек до спортивно-молодежной одежды. Она с букетом, но общаются они разочаровывающее по-приятельски. Рассказывает ему о ляпах перевода с английского популярных мультфильмов, рассказывает со знанием тонкостей переводческого ремесла, из чего я делаю вывод, что это - профессиональный лингвист, обслуживающий коммерческую организацию (читай: общество потребления).

На северо-западе итальянец и Сара Бернар - невероятно тощая моя соотечественница. Не желает, зараза, поддерживать отечественного производителя. А может, наоборот… Он не молод, среднего возраста. Сара тоже не девочка. Он ко мне спиной, и мне очень хочется увидеть его ан-фас. Он встает, она указывает ему по направлению к туалетной комнате. Европа вырождается. Но это - трюизм уже лет двести.

За ними - две леди в летах. Мне интересно смотреть на них. Мне вообще намного интереснее рассматривать именно пожилых людей, хотя они обычно менее красивы, чем гладкие со всех сторон деточки и те, кто под них канает до сорока. Прочитывая заинтересованность в моем взгляде, они с интересом смотрят в мою сторону. Я, наверное, в своем бесцветочном и сосредоточенном на еде одиночестве выгляжу здесь как большой курьез.

На лакомом месте возле окна – парочка. Трепетный парень трепетно помогает своей девушке одеться, они уходят. Идут на меня. Длинноволосый, гламурный, стекающей всем своим существом сверху вниз, такой, что черви малодушных сомнений начинают-таки точить-подтачивать во мне убежденную верность моим эротико-матримониальным идеалам… «Может, напрасно я закрыла недавно открывшуюся мне перспективу замужества? А вдруг скоро останутся только такие?..»

Помню еще происшествие. В какой-то момент в зал вторгся плотный седовласец с замашками по меньшей мере Моисея, ведущего за собой народ свой сквозь пустыню, - не заметить это явление было никак невозможно. Рядом с ним присутствовала его спутница, как-то сбоку. У витрины он вел себя скромно, по-купечески, а дамочка прижимала к лицу носовой платочек и на что-то соглашалась с вежливым безразличием, давая возможность Моисею продемонстрировать свою щедрость. Он очень удивился, когда Сара Бернар, стоявшая рядом, перед ним, ввела его в курс дела: очередь, видите ли-с, товарищ.

Почему, когда у людей есть деньги и власть, они считают, что имеют право без очереди даже на такой пустяк, как кофе с пирожным?

Бордовые люстры. Кожаные диваны. Стулья с обивкой вполосочку. В целом мне приятно находиться среди этих довольных собой и жизнью образованных одетых как по телевизору и в журналах и нашедших друг друга людей. Радуют глаз. Чем – это сложно отрефлексировать сходу, но возникают ассоциации с выпечкой – регулярные ряды в меру подрумянившихся, по форме состряпанных аппетитных булочек…

По случаю праздника солнечные улицы столицы были заполнены девушками и цветами. Я согласна любить в соответствии с календарем хотя бы ради этого праздника красоты. А также из христианского милосердия к менеджерам по продажам, ведь некоторые даты они обводят кружочком за полгода до события, и ждут событий и все, что вытекает из грамотно организованной маркетинговой стратегии, и у них тоже есть дети, деды, коты... Я питаю христианские чувства к столпам праздничной индустрии хотя бы за конвейерные всплески любви ну если не к прекрасному, то хотя бы к красивому. (В том числе когда по случаю своего 200-летнего юбилея некто А.С. Пушкин напоминает тебе о себе в том числе своим арапоидным присутствием на целлофановых пакетах-майках. А ведь пакеты с гением для людей хрупкой душевной формации – на всю жизнь травма!) Так вот, это была одна из глубоко личных моих радостей дня: только один букет шокировал меня своей безвкусицей. Вторая – удовлетворение вкусом и приступ писучести в кафе, когда я и накрапала этот экспромт, и ассоциация с одним из любимых прозаиков. Его, кстати, тоже, как Клару и Розу, угораздило стать пособником предприимчивых граждан. Ведь покупая небезызвестные блокнотики, мы хоть в чем-то становимся ближе Хемингуэю и К°. Удобно и в том числе круто писать на том же, что и вся эта эффектно поэстетствовавшая компашка.